Худеющий - Страница 8

— Ну почему ты так?! — воскликнула она. — Зачем ты меня обижаешь? Билли, ведь все было так чудесно.

Ему не надо было оборачиваться к ней на сей раз, чтобы понять по ее дрогнувшему голосу, что она на грани слез. Он тут же раскаялся, но раскаяние не убило раздражения и страха, который таился под ним.

— Я не хотел тебя обидеть, — сказал он, стиснув руль так, что костяшки на пальцах побелели. — Никогда. Но терять в весе — это же хорошо, Хейди. И не стоит меня за это бить.

— Да не всегда это хорошо! — крикнула она. Он даже вздрогнул, и машина слегка вильнула. — И ты сам прекрасно понимаешь, что это вовсе не всегда хорошо!

Теперь она плакала и рылась в сумочке в поисках салфетки. Он протянул ей свой платок, и она вытерла глаза.

— Можешь говорить все, что хочешь, Билли. Можешь злиться, можешь придираться ко мне. Можешь вообще испортить все впечатление от нашего отпуска, если хочешь. Но я люблю тебя, Билли, и я должна сказать то, что нужно сказать. Когда люди начинают терять вес без всякой причины, это может означать заболевание. Это даже одно из семи предостережений рака. — Она сунула ему платок обратно. Когда он взял его из ее рук, пальцы Хейди были холодными.

Слово было произнесено. Рак. Рифма: рак — дурак. Одному Богу известно, сколько раз это слово возникало в голове с тех пор, как он встал на весы возле обувного магазина. Так отворачиваешься от назойливых крикливых нищих… или от хватких цыганят, бегущих по улице впереди табора. Цыганята пели странные песни — вроде бы и монотонные, но в то же время завораживающе-приятные. Они умели ходить на руках, удерживая босыми ногами тамбурины. А как они жонглировали! Любой «шапито» за пояс заткнут. Крутят пластмассовые тарелки на пальцах и даже на носу, да еще смеются при этом. Похоже, что все заражены какими-то кожными заболеваниями, много косоглазых, с заячьей губой. Когда обнаруживаешь перед собой внезапно такое дикое сочетание бурной жизненной активности с уродством, ничего не остается, как отвернуться. Нищие, цыганята, рак. Такое беглое порхание мыслей испугало его.

Но все равно — лучше припечатать словом.

— Я себя просто классно чувствовал, — повторил он свою мысль уже, наверное, в шестой раз с тех пор, как Хейди ночью начала задавать вопросы о его здоровье. Да ведь так оно и есть, черт подери! — Я зарядку делал, кстати.

Тоже верно… по-крайней мере последние пять дней. И по Лабиринту поднялись вместе. Хоть и одышка мучила всю дорогу, и живот пришлось поджимать в узких расщелинах, но ведь нигде не застрял. Да Хейди сама страдала от одышки даже больше, чем он, — дважды просила остановиться передохнуть. Билли дипломатично не упомянул ее частые перекуры.

— Я верю, что ты себя отлично чувствуешь, — сказала она. — Это замечательно. Но замечательно было бы еще и к врачу сходить. Ты уже более полутора лет у него не проверялся. Уверена, что доктор Хаустон по тебе соскучился.

— А я думаю, он сам всего лишь мелкий наркоман.

— Мелкий — что?

— Ничего.

— Билли, говорю тебе, невозможно потерять двадцать фунтов за две недели благодаря лишь утренней зарядке.

— Я не болен.

— Ну, тогда можешь просто посмеяться над моей мнительностью.

Остаток пути до Фэйрвью ехали молча. Халлеку хотелось обнять ее, сказать — да, конечно же, он так и сделает, как она советует. Но помешала странная до абсурдности мысль. Абсурдная, но исключительно тревожная.

«Друзья мои! А может быть, у современных цыган появился новый вид проклятья? Как вы смотрите на такую возможность? Прежде они превращали вас а оборотня, насылали демона, чтобы среди ночи он вам башку оторвал, — и все в таком духе. Но времена меняются, не так ли? Что если этот старик прикоснулся ко мне, чтобы наслать на меня рак? Она права — ни с того ни с сего так в весе не теряют. Такая потеря — предвестница чего-то очень нехорошего. Вроде шахтерской канарейки, которая внезапно помирает в клетке. Рак легких, белокровие… меланома…»

Безумная идея, но из головы никак не выходила: «что если он прикоснулся ко мне и наслал на меня рак?»

Линда приветствовала их поцелуями и, к их обоюдному изумленью, вытащила из духовки великолепную пиццу с грибами. Обслуживала их на бумажных тарелочках, на которых нарисовала большого любителя этого блюда, их кота Гарфилда. Спросила, как прошел их второй медовый месяц, и прежде, чем они успели раскрыть рты, чтобы рассказать ей о своем путешествии, она закричала: «Ой! Кстати, чуть не забыла!» — и в течение всего обеда пересказывала им содержание сериала ужасов. Естественно, ей самой это было куда интересней, чем родителям, но Халлек и его супруга пытались выслушать со вниманием. Еще бы — столько новостей за неделю!

Убегая, Линда звонко чмокнула Халлека в щеку:

— Пока, худоба!

Халлек понаблюдал в окно, как она оседлала велосипед и помчалась по улице с развевающимся «хвостом». Потом повернулся к Хейди с потрясенным видом.

— Короче! — сказала она. — Ты намерен меня выслушать?

— Ты ей сказала. Подговорила ее сказать мне такое. Женский заговор, так сказать?

— Ничего подобного.

Он внимательно посмотрел ей в лицо и устало кивнул.

— Ладно… верю.

Хейди решительно погнала его в ванную, где он в итоге разделся донага, повязав только полотенце вокруг поясницы. У него вдруг возникло сильное ощущение «дежа вю» — дислокации времени. Чувство того, что все это он уже когда-то пережил и видел. Оно было до тошноты острым. Абсолютная копия того момента, когда он вот так стоял на весах с полотенцем вокруг поясницы. Не хватало только запаха яичницы с ветчиной, доносившегося снизу. Все остальное было точным повторением.